Пятый персонаж - Страница 88

Так что регулярные переводы от Айзенгрима, покрывавшие примерно треть платы за больницу, пришлись мне очень кстати; опьяненный вполне естественным облегчением, я тут же допустил глупейшую оплошность. При своем первом после полугодовой отлучки визите к миссис Демпстер я сказал ей, что видел Пола.

К этому времени состояние миссис Демпстер значительно улучшилось; если все последние годы ее лицо было жалким и растерянным, то теперь к нему вернулось доброжелательное, иногда — шутливое выражение, знакомое мне по дням, когда она сидела на привязи. Она совсем поседела, но сохранила всю свою прежнюю стройность, да и морщин у нее не появилось. Все это не могло не радовать, однако миссис Демпстер так и оставалась в состоянии, которое разные психиатры именуют разными латинскими терминами, а бесхитростные жители Дептфорда определяли просто как «тронутая». Она могла следить за собой, весело болтала с другими пациентками и даже выводила тех из них, кто совсем уже плохо ориентировался в окружающем, на прогулку. Но у нее не было упорядоченного представления о мире, о жизни и особенно о времени. Если ей и вспоминался Амаса, то крайне смутно, ну вроде как некий второстепенный персонаж из наспех прочитанной книги; меня она узнавала, ведь я был единственным постоянным элементом в ее жизни, но я то приходил, то уходил, мое шестимесячное отсутствие практически не отличалось для нее от недельного, и то, что я обязал себя навещать ее регулярно, было связано скорее с моим собственным чувством долга, чем с ощущением, что она без меня скучает. А вот Пол, как вскоре выяснилось, занимал в ее туманном, спутанном мире совершенно иное, особое положение.

Он все еще был для нее мальчиком, пропавшим ребенком — пропавшим и давно, и словно вот только что, — который, если его найти, окажется точно таким, как прежде. Миссис Демпстер не верила, что Пол сбежал из дому, — конечно же, его похитили злые люди, знавшие, какая он огромная ценность, похитили из любви к чужим страданиям, чтобы лишить сына матери, а мать сына. Она не представляла себе в точности, что же это за злодеи такие, но иногда начинала говорить о цыганах, ну и как же тут без цыган, извека несущих на себе бремя иррациональных детских страхов: никуда не ходи, а то цыгане украдут. Согласно моей книге, Айзенгрим провел какую-то часть детства среди цыган; слушая миссис Демпстер, я краснел от стыда за этот эпизод.

Если я видел Пола, почему я его не привез? Что я сделал для его избавления? А как с ним обращались? Как можно верить, что я действительно что-то знаю о Поле, если я только болтаю и увиливаю и не хочу ни ребенка сюда привезти, ни ее к нему?

И тщетны были все мои увещевания, что Полу уже больше сорока лет, что он все время в разъездах, что напряженная работа не позволяет ему свободно распоряжаться собой, что он обязательно приедет в Канаду, надо только немного подождать. Я сказал, что он любит ее и скучает по ней, — чистое вранье, потому что Айзенгрим и не заикался ни о чем подобном, — и что он хочет устроить ее поудобнее, чтобы она ни в чем не нуждалась. Миссис Демпстер была настолько взбудоражена, настолько непохожа на саму себя, что я уже и не знал, чем ее успокоить, и сказал, что это Пол содержит ее в больнице, — очередная ложь, оказавшаяся очередной, решающей ошибкой.

Как это может ребенок содержать ее в больнице? Она в жизни не слыхала ничего смехотворнее. Так вот, значит, что! Это не больница, а тщательно замаскированная тюрьма, и держат ее здесь со вполне определенной целью — чтобы не пустить к сыну! И она знает, прекрасно знает, кто главный тюремщик. Я, а кто же еще. Данстан Рамзи, который прикидывается другом, а в действительности он враг, змея подколодная, несомненный агент тайных, зловещих сил, разлучивших ее с Полом.

Она закричала и бросилась на меня, пытаясь выцарапать глаза. Положение было буквально пиковое: эта внезапная вспышка ярости совершенно меня обескуражила, лишила способности сопротивляться; более того, я настолько благоговел перед миссис Демпстер, что и помыслить не мог обращаться с ней грубо. Меня спасла прибежавшая на шум медсестра; действуя совместно, мы кое-как утихомирили миссис Демпстер. Следующие полчаса прошли в полной суматохе, сестра вызвала врача, я объяснил ему, в чем причина неожиданной вспышки, миссис Демпстер уложили в кровать, привязали ремнями (это называется у них «легкое сдерживание») и сделали ей какой-то успокаивающий укол.

На следующий день я позвонил в больницу и не услышал ничего обнадеживающего. Состояние миссис Демпстер ухудшалось день ото дня, через неделю я был вынужден признать, что мои идиотские разговоры превратили ее из мирной, немного тронутой женщины в женщину, которая твердо знала, что злобные заговорщики намеренно разлучили ее с маленьким сыном и что я действую с ними заодно. Теперь ее держали взаперти, я спросил, можно ли мне ее увидеть, и врач сказал, что нет, ни в коем случае. Через некоторое время чувство вины заставило меня снова приехать в больницу; я так и не увидел миссис Демпстер, но мне показали, в каком корпусе она находится. Все окна этого корпуса были забраны решетками.

2

Вот так я утратил, на время, одну из ярчайших звезд своей вселенной, утратил по собственной глупости, и это угнетало меня вдвойне. Другую утрату — или, во всяком случае, заметную перемену — я испытал чуть позже, когда Бой Стонтон взял себе новую жену и я ей не приглянулся.

Пребывание на министерском посту привило Бою вкус к тому, что он считал политикой. Перед войной он прошел в парламент при очень легких обстоятельствах: либералы подумывали о коалиционном правительстве и даже не выдвинули против него, консерватора, своего кандидата. Однако за годы, когда Бой располагал большой властью, он как-то подзабыл, что был выбран фактически без выборов, и начал искренне считать себя политиком, да что там политиком — государственным деятелем, имеющим огромную народную поддержку. Дилетант от политики, Бой страдал всеми дилетантскими маниями, в том числе и манией величия; вскоре после войны он начал утверждать, что все чаще замечает в людях подспудное желание, перерастающее кое-где в громкие требования, поставить его во главе консервативной партии, дабы он поскорее освободил канадский народ от постыдных оков либерального рабства. И еще одно свойственное новичку заблуждение: он собирался перестроить работу правительства на основе «разумных деловых принципов», после чего все пойдет как по маслу.